Хроника пропавшего бомбардировщика
История эта началась двенадцать лет назад. Два брата-охотника из
Северодвинска хитро поставили свою избушку-лесовушку за рекой Сюзьмой. А
хитрость заключалась в том, что для привычных ног таежника расстояние —
тьфу, но водная преграда — существенное препятствие, за которое лезть
проблематично. Поэтому охотничья избуха братовьев, поставленная в
полуста метрах от речного берега была надежна скрыта рекой и тайгой от
непрошенного вторжения. Не секрет, что сейчас традиции лесного
гостеприимства и бережения таких уютных углов утрачены: жгут домишки или
гнусно грабят, унося жалкий скарб и творя прочие экскрементальные
гнусности. Даже вот такие широкия северорусския болота для гопоты — не
спотыка... ----------------------<cut>----------------------
Места эти еще полтора десятка лет считались дикими и человека почти
не знавшими. Дорогу Архангельск-Онега сделали прямоезжей лишь недавно, а
мужики поморских деревень Летнего берега Белого моря сюда не совались —
далеко! Первобытная тайга — непуганая, немереная, болотами выстеленная,
лесами встопорщенная, сопками всхолмленная, ручьями да реками разъятая
на непроходимые дебри сырые...
Буреломы сбивали путника с дороги, ломали звериные тропы, заваливали
просеки, путая след... Поздней осенью здесь стоит мрачная тишина
безлюдья, где вольготно лишь таежной чертовне да шутоломному зверю —
медведю. Здесь они — полные хозяева.
Братья-охотники сей дичищи не побоялись и с ружьишками шли и шли себе
просеками на север. До их избы от Онежского тракта было
десять-одиннадцать верст лесом. С легкими рюкзачишками — сахар, чай да
сухари — добегали они до своей базы на Сюзьме и дальше рыскали по
нетревоженным охотничьим угодьям первобытного Севера-батюшки... Мы не
были знакомы с этими людьми до тех пор, пока однажды братья в погоне за
глухариками, не наткнулись в лесу на одно странное место.
Вначале им показалось необычным среди хвойной таежной темени обилие
березовой бересты, воссиявшей сквозь колючую густоту вековых елей. Но
подойдя ближе, они увидели иное... Потом была заметка в газете... Потом
мы созвонились, нашлись и... вместе тронулись в путь к трагической тайне
17 декабря 1939 года...
Дорога к истине оказалась длиннее, чем бесконечные версты таежного
скитания: от случайной находки до обелиска на братской могиле экипажа
бомбардировщика.
Так выглядел бомбардировщик при жизни. От той машины, которую
исследовали мы, эту, монинскую, отличают моторы. На нашем, упавшем в
тайгу, стояли М103у.
И пошли мы в октябре 1998 года лесами темныма, болотами широкима,
полями дикыма... Короткий световой день и завязка на арендованный
транспорт давал шанс для быстрой разведки находки и возвращения. Осеннее
половодье Сюзьмы без надежных средств переправы тоже не придавало
спокойствия.
С нами шел видеолюбитель из Северодвинска, друг братьев-охотников,
склонных видеть в своей находке проявление неземных сил и прочей
уфонавтики. Мы с пониманием относились к этой проблеме "желаемого и
действительного", выслушивая версии пожилых людей относительно
катастрофы бомбардировщика.
К авиации они никакого отношения не имели, но непререкаемость в них
крепла вместе с нашим стоическим молчанием перед лицом все дичавших и
дичавших версий происшедшего. Нет особого смысла приводить их здесь,
чтобы не омрачать память в общем-то хороших людей.
Путь к месту катастрофы был труден. На чавкотных болотах гулял
суровый ветер, пахнувший холодом и скорым снегом. В чащобах ноги вдруг
проваливались в ручьи, скрытые мхами и дряхлыми буреломами: русла были
засыпаны трухлятиной вровень с лесными кочками. Два раза неправильно
шагнул — обе ходилки сломал. Пару раз я оскользнулся и упал в капкан
гнилых бревен. Самостоятельно под тяжеленным рюкзаком подняться не смог —
вызняли за шкварник. На вершине таежных сопок, задыхаясь ледяным
воздухом, шутили: блинн, мы же в альпинисты не нанимались... Дорога была
— оторви и брось: поклажи с собой набрали по-взрослому, как привыкли:
минаки, спальники, резиновые надувные матрацы, палатка, лодка, жратва,
лопаты, щупы, сменная одежа, ну, кило по 30 было без шуток... Наш
проводник на это только покрикивал, мол, че так медленно городские
идете, вот я да я... За его плечами болтался сидорок размером с пару
кочанов капусты. Ну, хотелось покуражиться — валяй, а мы — перли так,
что пар валил столбом над каждым. Короче, крепко он достал с первых
шагов своими понукалками...
До избы дошли благополучно. Старая просека 50-х годов местами только
угадывалась в смурной тайге, поэтому с компаса глаз не спускали — на
север, на север! Реку Сюзьму переплыли на утлой пляжной надувнушке. С
такими самотопами мы тогда еще рисковали ходить в дальние дали. Этот
снимок сделан уже на обратном пути, когда выпал снег, а лодчонка от
перепада температур лопнула, но обнаружилось это уже в разгар отчаянной
переправы...
В остальном наши переправы через мелкие водные преграды происходили
менее драматично. Даже нудный дождь, называемый у нас сеево, не мог
омрачить радостного настроения от скорой встречи с таежной тайной. Мы
знали, что найден самолет — неразграбленный, с экипажем и документами.
Правда, охотники успели уже поживиться тросиками и мелкими гаечками и
ничего зазорного в этом не видели: ведь бесхозное... Чем ближе к цели,
тем веселее было наше настроение.
Выйдя на очередное болото с лесистой сопочки, мы увидели, что
проводник подал рукой знак: влево! Пройдя по хлябям еще метров двести,
углубились в кряжистую тайгу, скрывавшую в двухсотлетних елях извилистый
и глубокий каньон лесной реки Чукча. На ее берегу сквозь зеленое
блеснуло белым. Еще полсотни шагов... И — вот: хвост поверженного
гиганта, угасшие звезды в черной окантовке. Мы дошли. Помню в голове
чтко отщелкнуло: окантовка! это до Войны... Ее отменили после
халхингольских путаниц в опознаках.
Ну как тут не пульнуть с турели на радостях? 30 патронов в секунду,
30 метров между летящими пулями. Самая та лесогрызка, чтоб тайгу валить
на корню! Его высочество — авиационный пулемет ШКАС собственной
персоной. Лежал в разломе фюзеляжа, развалившегося строго по
технологическим стыкам...
Осмотр обломков и места катастрофы позволил более-менее точно
разложить картину трагедии. А дальнейшее расследование открыло всю
картину в деталях.
17 декабря 1939 года примерно в 9.00-9.05, едва рассвело, бомбардировщик
командира звена 80 бомбардировочного авиаполка старшего лейтенанта
Георгия Васильевича Каралкина, видимо, в спешке и по крайней
необходимости вылетел с островного аэродрома Ягодник в 17 км от
Арханегельска по реке Северная Двина. Спешка обуславливалась армейским
наступлением, начавшимся именно 17 декабря — бомбардировочная мощь была
необходима для разрушения финских укреплений. Советско-финская или
Зимняя — война давала первую пробуксовку и бомберы должны были развалить
мощь чухонских дотов. Необходимость сквозила еще и в том, что погода в
тот день стояла отвратнейшая: 100 балльная низкая облачность, порывистый
ветер 10-12 метров в секунду, температура воздуха 0-минус 2 градуса по
Цельсию, снежный покров достигал 10-15 см, к вечеру начался ожидаемый
снегопад... Дрянь погода, чреватая блудежкой, опасностью пилотирования
на малой высоте, обледенением в сыром воздухе.
Бомбардировщик с четырьмя членами экипажа на борту вылетел в Ухту (ныне
Калевала) или в село Реболы, взяв курс на запад, на войну.
В 9.22 по бортовому времени самолет врезался в лес...
Сегодня трудно однозначно назвать причину гибели самолета. Видимо,
как обычно: совокупность обстоятельств, давших при совпадении фатальный
результат. Сложные метеоусловия, ошибка пилотирования, обледенение,
возможно, технические причины... Непреложный факт: бомбардировщик СБ-2 с
работающими на номинале двигателями ударился о вершины леса на высоком
берегу таежной речки и был разорван стволами на месте, как бумажный. В
клочья. В тряпички. В лоскутье.
Разброс обломков — 30 на 20 метров, не более. Характерной воронки
удара нет. Все осталось лежать на поверхности, облитое бензином и
маслом. Разбитая машина не вспыхнула только чудом. Бомбардировщик,
выпущенный на 22-м заводе в Казани в августе 1939 года на войну не
попал. На поиски пропавшего экипажа силами одной эскадрильи
бомбардировщиков ТБ-3 из того же 80 БАП было сделано в течение двух
суток 25 самолето-вылетов. Но следов самолета Каралкина обнаружено не
было... Четыре человека и СБ канули в тайге Онежского полуострова.
На первый взгляд место катастрофы было немногословным. Было понятно,
что убились тут все, кто был на борту. Но внимательный осмотр места
падения СБ позволил начать восстановление деталей катастрофы и
последовательности ее этапов. Октябрьский день невыносимо короток для
исследования. До темноты нам следовало вернуться к избе, а после ночевки
— добраться к шоссе, чтобы не подвести водителя казенной "буханки"...
Следовало поторопиться и с осмотром разброса обломков, и с
спорадическими раскопками, и с набором трофеев. Посему не мешкая, срезал
в навале обломков кабины бараньи рога штурвала. Троса управления
подавались туго, на полотно пилки липла загустевшая смазка
шестидесятилетней давности... Пилот Каралкин от удара своим телом смял
баранку, уже мертвым пролетая сквозь металл самолетной мясорубки...
Следопытское сообщество мне потом за этот штурвал всю плешь прогрызло, а
заодно и за исконую мою привычку тащить из леса все, что тяжелее
воздуха. Спустя два десятка лет стало ясно, кто таскал и натаскал, а кто
так, в моральки поиграл... Зато у каждой вещи, вынесенной мной с Фронта
— своя история, новелла, драма и трагедия. Мне не надо рыться в своей
памяти — артефакты мироточат этой самой Памятью...
Парашют стрелка-радиста лежал в разломе фюзеляжа. Там же нашли и его
владельца. Скелетированные останки человека были присыпаны листвой и
хвоей, легших рыжим слоем на изломанные кости. Судя по переполовиненным
ребрам, сдавленным шейным позвонкам, пробитой голове и прочим тяжелым
повреждениям стрелок-радист старший сержант Ян Григорьевич Комаричев был
тяжело, а по правде говоря, смертельно ранен. Кроме того, при ударе в
стрелка-радиста всей массой влепился еще и техник звена, летевший в
самом хвосте бомбера — "за 16-м шпангоутом"... На полотнище перепревшего
и мокрого парашюта ПЛ-3 с мятой рамой нашли клеймо — 1938 год. Тряпки
развернули и развесили сушиться на обломках фюзеляжа. К лету, надо
сказать, материя обрела крепость и стала достойным музейным экспонатом.
Но в тот день парашют смотрелся жутковатой требухой вывернутой в черевах
дюралевых катакомб.
Те звезды, которые на обломках оказались лицевой стороной к свету — выгорели на солнце.
А те звезды на фюзеляже и крыльях, что лежали ничком, сохранились
так, словно были нанесены вчера. И яро горели истовым алым пламенем
опознавательных знаков ВВС РККА. Разум отказывался верить, что прошло 60
лет после трагедии в глухой тайге.
В белом разбитом ящичке бортовой аптечки, сделанном из фанеры,
сохранились нетронутыми пара вот таких индпакетов. На вид они были свежи
и ярки, хотя лежали фактически под открытым небом.
Рядом с основной грудой обломков лежал металлический трехлопастной
винт, загнутый в бараньи рога. Значит, хорошо и исправно крутился в
момент удара...
Сила удара о лес видна с этого ракурса наиболее четко. Долбанулись — будь здоров, уже не покашляешь...
Все лежало именно так. Еще ни одна деталь не стронута с места. Мы
лазаем в обломках, пытаясь понять механику катастрофы. Лыжи шасси уже
найдены... Угол встречи с тайгой для бомбера был безвозвратным.
Отчетливо запомнилась первая минута контакта с этими обломками:
сразу, безаргументно, но очень убедительно возникло ощущение — это не
Великая Отечественная, это — раньше. Тонкий слой зелено-бурого мха на
металле лежал пятнами, словно с момента трагедии произошло совсем
немного времени. Вокруг виднелись остовы деревьев и гнилые стволы,
поврежденные самолетным тараном. Осмотр местности показал: машина
немного не перетянула лесок на таежной сопочке — он оказался слишком
высок для нее, терявшей высоту в поисках земли, в гибельной броне
обледенения. Дальше по линии полета простиралось болото... Скорее всего,
выбора у пилота не было. Все произошло в считанные секунды. Тяжелый
бомбер втрескался в лес излетным снарядом. Этот СБ старшего лейтенанта
Каралкина стал одной из 12 небоевых потерь 80 БАП в Зимней войне...
Дождик накрапывал настойчивее, чем медведь гонит по лесу кабана. Темнота
подкрадывалась на рысьих лапах. На радостях после удачной разведки мы
запалили фальшфейер: гори ясно! Бодрило ощущение удачи и радость
интересного, трудного поиска: тайна времени бросала нам достойный вызов.
Мы должны были сдать на "отлично" этот экзамен по любимому предмету
нашей жизни.
Банка сгущеного молока с сахаром в 1939 году была точно такого же
дизайну, что и в наше буржуинское настоящее время. Сласть из самолетного
НАЗа лопнула от удара. Вряд ли сгущенку съел медведик — все вокруг было
залито бензином и маслом. Зверье даже трупы не тронуло...
Останки члена экипажа. Позже оказалось, что это — стрелок-радист Ян
Комаричев. Мы забрали его с собой, и больше года старший сержант
соседствовал со мной в рабочем кабинете, бережно упакованный в ящик. Так
что было кого поприветствовать утром, приходя в офис...
Немного поликовав с огоньком, снова вгрызлись в обломки, пытаясь
найти ключи и отмычки к таинственной катастрофе. Наши "полупроводниковые
фУФОлоги" уже начали разражаться лихими версиями. Мол, вылетел в
Финляндию по спецзаданию, три члена экипажа и агент-разведчик, но после
вылета пришел приказ отменить задание и самолет, когда не смогли
вернуть, сбили истребители... Мы молча копали, не комментируя бредни.
Невероятно: обломки были свежи, краска нова, бумага сохранилась под
открытым небом! Словно минимум полвека обошли этот угол стороной...
Второй винт засадился в землю поглубже. Пришлось раскачивать за лопасть и выдирать ВИШ со всеми алюминиевыми корешками.
Три братца... Нашли, блин, где валяцца!
Два ШКАСа — со штурманской спарки: ближний и дальний. Угол загнутия
стволов практически одинаков. Ткнулись круто, приняв на себя первое
"касание" катастрофы.Третий, посередине — из нижнего люка у
стрелка-радиста. С него сорвало все "обвязку" — голый и гнутый стволина
со срезанной ручкой и УСМ: железодубина...
Еще один вид на обломки... Снимал лихорадочно, пытаясь одновременно
делать три дела: снимать, копать, анализировать. Это немного другое, чем
одновременно жевать, шагать и лузгать семечки... Сейчас жалею, что
фотографировал мало. Видеосъемка вообще какая-то диковатая, с запаленным
дыханием.
Комсоставовский ремень с пряжкой-звездой из останков стрелка-радиста.
Самолетные часы с бомбардировщика зафиксировали время катастрофы до
минуты. Сей артефакт попал в руки наших полупроводниковых фуфологов и по
прошествии времени за коим-то хреном был померян ими счетчиком Гейгера.
Остатки фосфора на циферблате, конечно, дали треску: фоняем! А
поскольку живут фуфологи в городе атомных корабелов Северодвинске, то
они немедленно сыграли ядерную тревогу и сдали часы в утилизацию на
Севмаш. То есть, считай, выкинули на помойку... Сказать этим пожилым
людям в лицо, кто они есть на самом деле, у меня не хватит духу даже
сейчас.
Звезда на борту горела, как новая!
Петлички с гимнастерки старшего лейтенанта. Формы на борту самолета
было, видимо, достаточно — от синих кителей до кожаных регланов на меху.
Бомберы, они ведь как танкисты, таскают в самолете кучу всякого
барахла. Копая, все время ожидали наткнуться на остатки гармошки... А
что?!
Вид на обломки в сторону вектора падения самолета: он пришел на землю оттуда...
Самолетные приборы расхлестало по всему лесу вместе со шкасовскими патронами и плексигласом остекления.
Замечательный радиатор. Почти новый. Почти не юзаный. Ни одной пайки.
Турельный ШКАС с тылу.
Помытые петлички и курица. Новей не бывает.
Прибор, штоп скорость мерить... Заклинило его на той самой километре в час.
Синяя буденновка. С нее начинается Родина, коллеги, с нее самой...
Левый — красный — бортовой огонь АНО с законцовки крыла. Лампочка в нем уцелела, ниточка накаливания — тоже.
Самолет клеймили гораздо чаще, чем лошадей.
Белый, хвостовой огонь АНО. Тоже нулевый и целенький. А человеки — в хламъ...
Мотор М103у, сделанный в Рыбинске. Левый двигун, как и положено "левому"
был без бирки. Сорвало или вообще, так как-нибудь, без нумера
обошлись?.. Был еще странный потек понизу, словно накипевший. Но с этим
так и не разобрались. Дело, все-таки, как мы поняли, было не в тяге.
Агрегатики чуть-чуть запылились. А так — ничего...
Самолетная радиостанция.
Время торопило. Разведка была благополучно закончена. Мы двинулись в
обратный путь. На пятки нам наступала зима. Едва тронулись по просеке,
вслед прошли тихой и печальной парой два белых лебедя...
Наша пляжная надувнушка от мороза лопнула и дело с переправой едва не
завершилось стремным купанием нашего товарища в ледяной воде
стремительной реки. У наших полупроводников нашелся в кустах рояль —
камеры с досками, на которых они обычно переправлялись. Переплыли
благополучно, не утопнув и не утопив. В тот день зазимок студил болота,
стекленя наши сырые волосы до хруста. Но мы довольные и гордые шли к
цивилизации, таща на себе гнутые ШКАСы.
Впереди у нас была зима и весна, чтобы крепко подумать, где и как искать
экипаж самолета. В избушке фуфологи передали нам летный планшет втугую
набитый бумагами. Мужички нашли его раньше и решили посушить у печки
сырую массу, которая в результате просто спеклась, ссохлась воедино. Я с
трудом сдержался от ругани, лишь посетовав, что такого делать ни в коем
случае не стоило. Документы можно было считать утраченными... Я еще не
знал, что в моих руках оказался заветный ключик к тайне без вести
павшего с небес бомбардировщика, ключ к именам четырех авиаторов.
Прошло больше полугода, прежде чем рюкзаки вновь прыгнули нам на спину...
Продолжение БУДЕТ!!!
Источник: http://nnm.ru/blogs/shamba/hronika_propavshego_bombardirovshika/ |